Почём искусство?

Почём искусство?

По данным исследования центра социального проектирования «Платформа», проведенного в партнерстве с Artlife academy, в среднем 36 % россиян интересуются современным искусством. Среди молодых людей от 18 до 24 лет этот процент и вовсе доходит до 59. И одновременно живы представления о том, что современное искусство непонятно, далеко от настоящей жизни и не трогает эмоционально. Мы встретились с художником-керамистом, куратором выставок и галеристом Ларисой Депершмидт, чтобы поговорить о том, в чем суть современного искусства, для чего творят художники, когда в Челябинске начнут инвестировать в картины и о многом другом.

– В 1991 году малоизвестный английский художник Дэмиен Хёрст купил у австралийского рыбака за шесть тысяч фунтов мертвую тигровую акулу и отправил ее в Лондон. Он поместил акулу в стеклянный куб, залил ее формальдегидом и назвал свое произведение «Физическая невозможность смерти в сознании живущего». В результате Хёрст был номинирован на получение премии Тёрнера – одной из престижнейших в мире, а его работу купил коллекционер за шесть с половиной миллионов фунтов стерлингов и затем передал в дар нью-йоркскому музею. Эта покупка поставила Хёрста в ряд самых дорогих художников в истории наряду с кандинским и малевичем и позволила снискать славу супермодного продукта современной британской культуры. Кончаловский об этом говорит так: «Я не обвиняю хёрста, для многих деньги сегодня важнее художественной ценности. Хёрст отличный бизнесмен. Фокус с трупом акулы может войти в учебники по маркетингу искусства». Так что же такое современное искусство? Это акула в формальдегиде и писсуар на выставке?

– Про современное искусство написан миллион учебников и книг, и все они так же, как и наш с вами разговор, полностью субъективны. Нет никакого объективного мнения о том, что это за явление – современное искусство. Каждый будет воспринимать его на основании своей жизненной позиции, бэкграунда, вероисповедания. Скажем, в каких-то картинах мы с вами увидим явный религиозный подтекст, который не поймут, например, мусульмане, буддисты или люди, живущие в иной системе вероисповедания. Современное искусство – это больше своевременное искусство. То есть оно было таковым для каждого отрезка времени и отражало текущую ситуацию в социуме, политические реалии, жизненную позицию автора и так далее.

– Искусство всегда есть проекция состояния общества…

– Не всегда. Его же создает конкретный автор, которого мы не должны делать проекцией целого общества. Зато мы можем говорить о его переживаниях, о его жизненной позиции. Я, например, творю из интересной мне позиции многодетной матери. В галерее современного искусства мы собираемся в первую очередь фокусироваться на внутреннем состоянии, переживаниях выставляющихся художников. И, естественно, эти работы будут созвучны нашей эпохе. Возьмем того же Хёрста. После очередной успешной выставки в 2008 году он пропал почти на десять лет – работал над новой экспозицией «Сокровища с места кораблекрушения «Невероятного». Легенда была такой: две тысячи лет назад у берегов Восточной Африки пошел ко дну корабль, груженный обширной коллекцией произведений искусства освобожденного раба по имени Сиф Амотан II. На находку случайно якобы наткнулись в 2008 году, и Хёрст десять лет посвятил ее исследованию. Были даже созданы подводные фотографии и видеофрагменты, на которых бравые аквалангисты запечатлены как раз в момент «обнаружения» предметов. Все хлопали в ладоши: «Дэмиен Хёрст снова звезда и покажет класс». Приходят и видят: каждый экспонат на выставке сделан в трех экземплярах. В первом варианте он выглядит как сокровище, поднятое с морского дна; во втором – как спасенная реликвия, восстановленная современными реставраторами; а в третьем – как воспроизведение псевдоисторического объекта. Огромные бронзовые богини-воительницы, мраморные бюсты и черепа циклопов, молитвенные фигурки, гробницы, таблицы, урны… И во всем этом антураже мелькают лица современных знаменитостей и даже Микки Мауса. Я вижу в этом долю высмеивания общества: вы покупаетесь на очередной маркетинг, даже не удосужившись включиться и подумать: «А что за крушение там было?» Что бы ни рассказали и ни показали обществу потребления, оно не будет углубляться в суть вопроса – а только потреблять то, что дают. Все современное искусство, в том числе то, которое мы представляем, – очень концептуальное, посвященное какой-то идее. Художник больше не человек, умеющий водить кистью по холсту, реалистично передавать на плоскости кусочек реальности. С приходом фотографии в этом отпала необходимость.

Почём искусство?

– То есть если раньше художник исследовал мир и отражал его красоту, то теперь он стал больше передавать свое отношение?

– Он продолжает транслировать окружающий мир, но посредством разных медиумов, художественных практик и средств выражения. Есть же у нас сейчас перформеры, акционисты. Их нередко сравнивают с театралами. Все эти акции на Красной площади, про которые говорят: «Спектакль одного актера», – это перформативные практики, это акционисты высказывают свой протест художественным языком.

– Опять же, это художественное высказывание или способ привлечь к себе внимание? Потому что таким образом прославиться намного проще, чем работать годами, десятилетиями.

– Неважно, насколько эпатажно ты выступил. Важно привлеченное внимание удержать.

– Но много ли людей действительно поняли посыл художника? Кого ни спроси, все знают, что Павленский прибил мошонку к брусчатке. А вот что он хотел этим сказать, мало кто ответит.

– Искусство и не подразумевает донесения сути высказывания до каждого зрителя. Здесь мы опять же возвращаемся к тому, что любой человек воспримет работу художника через собственную призму.

Почём искусство?

– Мне вот что интересно: мы смот­рим на «малых голландцев» и понимаем что-то о времени, когда они творили. Глядя на картины эпохи Возрождения, видим, как человек и его телесность встали в центре внимания в противовес теоцентризму и аскетизму Средневековья. Мы живем в 2023 году, пройдет еще двести-триста лет – и что будут думать люди, глядя на оставленное нами искусство? Как станут воспринимать нас? Что мы оставим?

– Возможно, в будущем мы уйдем в какие-нибудь оцифрованные миры, как в фильме «Первому игроку приготовиться», кто знает? Я всех призываю смотреть детские мультики. В «Кунг-фу Панде» учитель говорит: «Прошлое – забыто, будущее – закрыто, настоящее – даровано». Бог его знает, что будет завтра, послезавтра. Сколько вообще нам всем тут отведено? Что мы оставим потомкам? Я не хочу об этом размышлять. Я хочу жить прямо сейчас. Невозможно нести ответственность за все поколение, за то, каким оно будет в глазах последующих. В этом контексте мне очень импонирует, что все наконец-то занялись своим ментальным, духовным развитием. Это классно! Работая над своим настоящим, мы делаем для будущего больше, чем когда рвемся что-то оставить в веках.

– Мне кажется, сейчас в России выросло первое поколение, которое массово занялось своим психическим здоровьем. Раньше было не до того – надо было выживать. А теперь мы пришли к плюс-минус благоденствию, у нас появилось время подумать о психологическом благополучии. Это отражается в темах тех выставок, что у вас были?

– Да, и мне кажется, что это логично. Когда-то фотография потеснила искусство как фиксацию реальности, и появились художники, искавшие новые языки художественной выразительности. Так мы получили прекрасного импрессиониста Моне, знаменитого постимпрессиониста Ван Гога и других. И сейчас тоже происходит новый поворот в развитии человечества и в искусстве. Возвращаясь ко всем известной пирамиде Маслоу: мы вкусно поели, красиво оделись и вышли из детской позиции «мир вокруг нас». Это ведь только ребенку кажется, что Вселенная крутится вокруг него, а в реальности все иначе. И взрослея, ты задумываешься: «А что ТЫ для этого мира?» И тогда ты решаешь, в чем для тебя смысл твоей жизни. Не в плане того, что о тебе будут думать через триста лет, а что ты сделаешь, какой отпечаток оставишь после себя. Я, например, надеюсь оставить своих детей хорошими людьми.

– А зачем вам галерея? Что она вам дает?

– Это тоже ответ на вопрос: «Что я несу этому миру?» То есть, когда ты уже поел, оделся, попробовал что-то сам, тебе хочется рассказать людям, что может быть еще и так, и эдак, а еще можно посмотреть на все это иными глазами. Почувствовать то, что ты прежде не ощущал через работы других людей. Мне кажется, в галерее мы все чувствуем себя более живыми. Люди приходят и остаются один на один с произведениями и своими чувствами. У нас были выставки с саунд-инсталляциями, звуковыми эффектами, световыми… Я считаю, что у людей есть три маски: для общества, для родных и близких и для нас самих. И именно благодаря искусству мы можем остановиться и побыть с собой без масок вообще. Поэтому у нас много экспозиций, куда ты можешь зайти один, посмотреть, почувствовать, как на тебя влияет то или иное произведение.

Лариса Депершмидт

– Как вы выбираете произведения искусства для своей галереи?

– Очень субъективно – беру только то, что мне отзывается, что нравится. Не вижу в этом ничего плохого. Я же не искусствовед – у меня нет специального образования. Я сердцем выбираю.

– Морозов, Щукин и Третьяков тоже не были искусствоведами. Зато у них было чутье. Вы чувствуете себя галеристом?

– Пока нет. Я сейчас нахожусь в непривычном для себя пространстве, пробую новую роль. Это сложно, на самом деле, – быть строгим к себе, к художникам, к зрителям. Тяжело расставлять границы, потому что мы и правда первое поколение, занявшееся своим ментальным, психическим развитием. Нам надо прежде с собой разобраться, чтобы взаимодействовать с другими по справедливости.

– Мы сидим в галерее, которая еще не открыта, но вы уже почти два года работаете с художниками. Как строится этот процесс? Насколько он справедлив? Кто главный – галерист или творец?

– Это как вопрос, что первично – курица или яйцо)) Если ты смотришь со стороны бизнеса, то выбираешь коммерческое искусство – понятное обществу, несущее определенный посыл, легко покупающееся и продающееся. Но на галерею можно смотреть и со стороны искусства. Для меня именно оно первично. В галерее нет смысла, если у тебя нет художников. А это очень ранимые, тонкие натуры, нуждающиеся в правильном подходе. Зачастую они не могут правильно себя преподнести, продать. Галерея нужна для этого – верно и красиво подавать работы творцов. Зрители, приходящие к нам, не отделяют себя от искусства, потому что не знают его создателя. Они видят в картинах себя. Вы даже аннотацию к картине прочитаете по-своему, своим голосом и интонацией. Можете иначе расставить акценты, воспринять слова художника тем или иным образом. А я знаю, о чем говорит автор, знаю его личные переживания, историю жизни. И моя задача – донести суть, представить работу в нужном свете.

Почём искусство?

– Вы сказали, что все зависит от задачи, которую ставит перед собой основатель галереи, – коммерция или искусство. Но ведь первое не исключает второго. Приходилось слышать от художников пренебрежительное «салонная живопись», то есть картина, написанная на потребу обывателю. Но и Мане, и Ренуар, и Сезанн тоже писали для салона. Коммерция не исключает таланта. Я бы проводила водораздел по этому критерию. Если мы зайдем в салон сегодня, что мы увидим? Чаще всего банальные скучные пейзажи.

– Не уверена, можно ли так сказать про пейзажи. Я бы обозначила их как правильно выполненные или нет. Живописная работа строится по определенным законам: золотое сечение, правило третей, построение перспективы… Непрофессионально написанную живописную работу видишь сразу. Но здесь опять же никаких ограничений. Нравится – занимайся, покупай Бога ради. Но мы-то больше про концепцию, про чувства. Современное искусство – это история про внутренний мир. Видит человек тиражную графику или линогравюру Сальвадора Дали, идентифицирует для себя: «Это же тот самый!» Потом ты ему еще рассказываешь, что это очень трудозатратная техника и классно иметь тиражную графику художника, имеющего определенный бэкграунд за плечами. И это становится первым шагом к коллекционированию. Это – часть воспитания коллекционеров, от которого ты как галерист не можешь отказаться. Потому что в Челябинске таких покупателей очень мало. В Европе каждый второй – коллекционер. Для них нормально пойти в галерею современного искусства, купить произведение себе домой или в подарок. Я выбрала для себя идеальную нишу, у меня вопрос с подарками отпал навсегда)) Можно под любое мероприятие, событие выбрать произведение искусства – и оно будет содержать глубокую мысль, профессионально выполненный художественный замысел. Эта работа имеет не только материальную ценность, но и художественную, потому что ее автор принят в профессиональном сообществе, бывал на выставках, ярмарках…

– А у вас выставляются именитые художники или молодые?

– У нас есть разные, но я больше за молодежь. Ребята, которые делают первые робкие шаги, пока в прострации, не понимают, куда им двигаться. Им хочется помочь, попробовать их взрастить. Просыпается азарт. Хотя с именитыми, конечно, проще. Пригласил звезду – и все пришли на имя.

– Какие звезды есть в Челябинске?

– Например, у нас в галерее есть Александр Данилов. Знаменитый художник, выставлялся во многих выставочных пространствах в Европе, его работы были приняты на триеннале в Музее современного искусства «Гараж». В позапрошлом году у него была шикарная ретроспективная выставка в Музее ИЗО на площади Революции.

– У вас можно купить любое произведение?

– Да, это одна из преследуемых нами целей, важная в том числе для художников. Мало заявить через картину о своем мировоззрении. Необходим потребитель. И дело не только в деньгах, важно, чтоб твое искусство было понято и принято. Кажется, большего кайфа для художника нет. Люди ведь не просто покупают картины, чтобы закрыть дыру на обоях. Нет, пришел зритель, сказал: «Обалдеть!», увидел что-то свое, чего художник, может, вовсе не подразумевал, но основной смысл любого произведения искусства в том, чтобы оно трогало. Покупая картину, мы в первую очередь покупаем эмоции. Зачем мы везем магнитики из мест, где побывали? Они же выглядят по-дурацки. Но ты смотришь на магнитик и вспоминаешь эмоции, которые испытал когда-то. У меня, например, куча карандашей. Я привожу их из галерей, музеев… Потом смотрю на эти карандаши и вспоминаю, что вот этот – из Музея Ван Гога, и я там такое видела… У нас с мужем есть фотография – дочка сняла, как мы целуемся на фоне картины Мане в Парижском музее. Эти переживания просто непередаваемы. Произведение искусства, признанное всем художественным сообществом, стоящее баснословных денег. Его не найдешь на «Кристис» или «Сотбис». А ты соприкасаешься с ним вместе с любимым человеком – это же блаженство. И фото хранит для нас эти чувства.

Так и здесь. Вы приходите и понимаете, что эта работа вас тронула – порадовала или огорчила. И вы хотите забрать с собой эту эмоцию, а не просто изображение на холсте или статуэтку.

– За эти почти два года вам удалось создать вокруг себя сообщество людей, любящих искусство, понимающих, покупающих…

– Я не думала об том, когда все затевала. Я же художник-керамист. Открываю как-то свою муфельную печь после очередного обжига, вижу свое прекрасное произведение и думаю: «Кому же вся эта красота достанется? Сколько можно это на полки составлять?» И закрутилось, завертелось, я познакомилась с чудесными коллегами, создающими мебель. Думаю: «Как классно, будем закрывать дизайн-проекты интерьера!» Моя затея с треском провалилась, зато я обрела то самое окружение, о котором вы говорите, и потому довольна своим экспериментом.

Почём искусство?

– Почему ваша идея провалилась? Из-за чего?

– Искусство не продавалось. Я сама работаю в этой сфере и понимаю, что текстиль, декор всегда отходят на задний план. Потому что ты уже настолько высосан, вымотан морально в процессе, что тебе не до искусства. Человеку надо какое-то время пожить в своем интерьере, чтоб начать его действительно обживать. При этом я считаю, что интерьер только тогда приобретает интеллект, когда ты помещаешь туда искусство. В квартире могут быть голые белые стены, но ты заходишь в комнату, видишь ту же фотографию акулы в формальдегиде и понимаешь, что владелец что-то знает о Дэмиане Хёрсте. Или еще одна скандальная фигура в современном искусстве – Джефф Кунс, вы, наверное, видели его собачек, словно скрученных из воздушных шаров. Однажды меня о нем спросил один статусный куратор: «И что? Чем оно тебе нравится? Потому что дорого стоит?» Я ответила: «Нет, потому что стоит на главной площади в Нью-Йорке. Не у каждого художника есть скульптура не то что на площади в Нью-Йорке, но и в Челябинске. Таких высот еще добиться надо». И такие вещи в интерьере много говорят о владельце. Вы часто бываете в разных офисах – обращаете внимание, что у людей на стенах, кроме гербов и флагов? Чем человек увлекается? Ушел по пирамиде Маслоу чуть выше, чем «роллс-ройсы» и дорогущее пальто?

– Я когда-то это прочитала, и мне запало в память: есть картины, которые покупают под интерьер, а есть интерьеры, которые создаются под картины.

– Это редкая история.

– Я в жизни такого не встречала. Да и сама, чего греха таить, покупая картину, буду думать: «А она впишется в уже имеющийся интерьер?»

– Тут много вопросов возникает. Что вы вкладываете в свой интерьер? Что это за жилище? Почему вам важно, чтобы оно было таким? Сейчас многие коллекционеры выделяют целые комнаты для картин. То есть жилье становится не просто средой обитания, а тем местом, где ты отдыхаешь. Во время пандемии мы начали много времени проводить дома и поняли, что от того, как мы его обустроим, зависит качество жизни. Это как выбор: сделать массаж на пляже за 300 бат или в красивом атмосферном салоне за 2 300. На какой стороне ты?

– У вас есть картины, достойные того, чтобы под них создать интерьер?

– Вопрос к тому, что конкретный человек думает в определенный момент времени. Например, эта работа мне так важна и интересна, что я хочу и сделаю под нее. Хоть она пять тысяч рублей будет стоить, хоть пятьдесят тысяч евро. Я считаю, что у нас такие работы есть. Глядя на произведение искусства, разговаривая с художником, я в первую очередь хочу понять его боль. Почему он ко мне пришел, почему не смог продать сам, чем я могу помочь? Бывали случаи, когда ко мне приходили люди и просили: «Купи у меня работу, денег нет».

– И вы покупали?

– Да.

– Вчера я видела у вас девушку-­художницу. А мужчины есть?

– Да, их больше, в том числе молодые.

Почём искусство?

– То есть феминизации профессии не произошло?

– Гендер не влияет на искусство напрямую. Знаете, иногда говорят: «Сразу видно, что мужчина писал картину». Я всегда смеюсь, когда это слышу. Бывают очень брутальные работы, выполненные женщинами. Например, моя керамика очень грубая – массивная, тяжелая, с трещинами и потеками. Сама иногда думаю: «Вообще не женская». А некоторые художники-мужчины так тонко работают с фарфором – любая женщина позавидует.

– Я спросила об этом, потому что феминизация профессии происходит тогда, когда она не приносит денег. Наше общество патриархально: мужчина должен зарабатывать, он не может себе позволить принести в дом мало денег. По этой причине журналистика стала совершенно женской. Много ли мужчин-художников? И если да, значит ли это, что их труд хорошо оплачивается?

– В целом на аукционах по-прежнему доминируют мужчины. Но если смотреть на возрастные группы, то среди художников, родившихся после 1985 года, уже преобладают женщины – их там 64 %. Есть такая тенденция последних двух-трех лет – лучше всего перепродаются именно востребованные художницы. Говоря о конкретных ценах: в 2022 году работа молодой женщины Эйвери Сингер Happening стоила больше пяти миллионов долларов.

Искусство, вещи ручной работы сейчас очень высоко ценятся и оплачиваются. Посмотрите на хай-кутюр-коллекции – они же все созданы вручную. А люневильский крючок? Боже мой, это же потрясающее произведение искусства! Когда модники на себя это надевают, выходят на улицу, тащатся подолом по грязи, у меня пульс учащается. И у нас в России, в Челябинске есть такие умельцы, я их знаю лично. Дело в том, что они не умеют монетизировать свои умения. Не первый год предлагаю художникам и ребятам из фешн-индустрии: «Давайте сделаем коллаборацию?» Кто-то хихикает, кто-то говорит, что им это неинтересно. Но посмотрите на совместную работу Louis Vuitton с Джеффом Кунсом – какая прекрасная коллекция получилась, причем еще в 2017 году. И самому художнику приходится ради коллаборации расширять свои границы. Как минимум, чтобы разместить на кофточке изображение, он должен понять, как она кроится.

Но пока у нас нет соответствующей культуры. После перехода страны с плановой экономики на рыночную наши художники так и не адаптировались. Кто смог приспособиться – тот хорошо живет.

– Когда челябинские художники будут в цене?

– Когда начнут что-то для этого делать. Надо составить портфолио, подаваться на конкурсы, участвовать в ярмарках… У нас появились понятные правила вхождения в художественное сообщество. К ним надо адаптироваться, подстраиваться. Сделать так, чтоб о тебе все знали. Отказ – это еще не значит, что тебя не замечают или сочли работу недостойной. Твое портфолио увидели, заявку рассмотрели, мотивационное письмо прочитали. Просто конкретно в этот раз ты не подходишь под какие-то критерии. Но тебя будут иметь в виду. И чем чаще твое портфолио будет мелькать, тем выше вероятность, что ты пройдешь на следующий конкурс. Я лично знаю художника, который не заявился на участие в программе арт-резиденции шестой Уральской биеннале, проходившей в Челябинске в 2021 году. Почему? Побоялся отказа. Хотя работы прекрасные, очень коммерческие, мы их продали кучу.

Почём искусство?

– Пикассо сказал как-то: «Художник – это человек, который пишет то, что можно продать. А хороший художник продает то, что пишет».

– У нас есть прекрасная художница, пишущая замечательные интерьерные работы. Они суперпопулярны, хорошо продаются, классно вписываются в интерьер. Но периодически эта художница переключает тумблер и делает искусство – тиражную графику с глубоким смыслом, посвященную женщинам. Но и эти работы могут хорошо продаваться – надо только объяснить, чем они хороши. Моя идея с интерьерами провалилась, потому что необходимо донести ценность искусства до заказчика. Дизайнер интерьера – посредник между заказчиком и исполнителем: ремонтником, мебельщиком, галеристом. Надо вовремя и умеючи объяснить ценность художественных объектов. Клиенты, заказывающие дизайн интерьера, иногда просто не знают, что так можно жить. А мне хотелось, чтобы дизайнеры давали людям почувствовать, как это здорово – объединять искусство и интерьер.

– А им это неинтересно?

– Я знаю всего одного дизайнера интерьера, которая купила у меня произведение искусства для заказчиков. Это целая свободная ниша для дизайнеров и один из путей сбыта для нас.

И почем искусство для народа?

– Тиражное дешевле. NFT, уникальные токены, продаются за биткоины, которые сами стоят около 24 тысяч долларов. У нас в галерее можно купить искусство от полутора тысяч рублей до бесконечности.

– Постер за полторы тысячи?

– Нет, например, куколку из сена с выставки Ильи Фролова «Страда» за 750 рублей. Очень глубокая экспозиция была. При этом Илья еще пишет отлично продающиеся интерьерные работы. Так тоже бывает.

– Художников не обижает, когда говорят, что они пишут интерьерные работы?

– Бывает. Некоторые к нам приходят: «Я тут картины пишу» и даже не понимают, куда пришли. Приходится объяснять, что мы – галерея современного искусства, мы не продаем интерьерную живопись. Вы можете свою работу отнести вот в такое место. А мы занимаемся популяризацией современного искусства, мы в первую очередь – про чувства, про концепт.

– Мне кажется, что про чувства – это Рембрандт. А современное искусство – больше будоражит разум, чем сердце.

– Никогда не знаешь, что и когда тебя тронет. В последний раз я в Третьяковке рыдала над Айвазовским – столько раз мимо бегала, а тут вдруг проняло. Это зависит больше от нашего текущего состояния. Иногда больше подумать хочется. Очень часто зрители спрашивают: «Что хотел сказать художник?» Отвечаю: «А что ВЫ видите?» У нас есть очень прочувствованные работы, даже была выставка одной художницы про психотравму, про глубоко раненую душу. Очень тяжелая, давящая, задевающая за живое.

– На нашем веку люди в Челябинске начнут вкладывать деньги в произведения искусства с инвестиционной целью?

– Стоимость инвестиционных произведений искусства начинается от 250 тысяч долларов. Как правило, эти работы хранятся в специальных контейнерах, оффшорах, и инвесторы даже не видят их. Мы можем купить сейчас в банковском приложении золото, но как только вынесем его за пределы банка, с нас потребуют налог, комиссию… То же и с произведениями искусства.

– А может сейчас произойти такая история, как с Пиросмани? Грузинским художником, которого при жизни не понимали, он бесплатно раздавал свои картины, их принимали, чтобы не обидеть, и складывали на чердак. А после смерти за ними началась охота, они стали стоить бешеных денег.

– Может, почему нет? Но все относительно. Вы можете считать инвестицией миллион долларов, а для кого-то и десять миллионов – не вклад. Моя галерея все же в первую очередь не про инвестиции. Может быть, когда-то в Челябинске и появится галерея, которая будет популяризировать инвестиции в искусство. Пришедшим будут объяснять, что вот эта работа может вырасти в цене, а может, и нет, как ПИФы. Я тот еще экономист, вложилась однажды в паевые фонды. А спустя какое-то время поняла, что выручки здесь нет, и, проиграв процентов двадцать вложенного, сняла то, что осталось. С искусством шутки плохи. Однозначно окупится разве что вложение в Рембрандта. Кто мог подумать, что работы Жан-Мишеля Баския так взлетят? А между тем он сейчас делает кассу мировому арт-рынку. Баския умер совсем молодым, успел создать немного работ, и сейчас они стоят миллиарды. Кстати, в Екатеринбурге открылся прекрасный музей андеграунда. Его коллекционер-основатель поддерживал художников в 80–90-х годах, пачками скупал их работы. И некоторые из этих ребят настолько выросли, что их произведения искусства, выставленные сейчас в музее, стоят приличных денег. Но меценат вряд ли думал об этом, когда их поддерживал.

– А есть другие галеристы, которые вам нравятся и на которых вы равняетесь?

– Да, мне очень нравится галерея Марины Гисич. И все искусство, которое там выставляется, и идеология, и сама Марина очень приятная. Первое настоящее произведение искусства с сертификатом я купила у нее.

Почём искусство?

– Я правильно понимаю, что в вашей сфере чем больше галерей, тем лучше: больше зрителей, потребителей? Взращиваются вкус и интерес.

– Конечно, это же формирует пресловутую насмотренность. В Челябинске люди жадные до выставок. Потому я и получила колоссальный отклик на свою площадку – у нас выставочная деятельность была распланирована на полгода вперед. Да и здесь то же самое происходит. У нас есть такая потребность, у ребят-художников она есть. Другой вопрос, что не все хотят брать на себя ответственность. А я взяла, хотя могла бы на эти деньги очень дорогую машину купить. Человек – единица социальная. Мне нравится общаться с людьми, хочется, чтобы формировалось общество, увлеченное искусством. В моей идеальной картине мира ты сидишь, работаешь, а к тебе приходят коллекционеры за прекрасными эмоциями, покупают их и уносят домой.

– А у вас большая коллекция?

– Смотря с чем сравнивать)) У меня на стенах, как ни странно, не очень много картин, я люблю все переставлять, менять настроение, цветовые акценты. Зимой хочется больше графики, а сейчас – цвета.

– Должен ли художник быть голодным?

– Если у тебя нет денег, чтобы нормально поесть, ты не можешь работать. Но и здесь все от человека зависит. Хочешь быть в позиции жертвы – будь. Как говорит моя мама: «Не потопаешь – не полопаешь». В девяностых она была замдиректора в кинотеатре, представляете? Тогда по кинозалам ветер гулял. И мама ездила на рынок, закупала вещи первой необходимости и на дебаркадере у кинотеатра снабжала ими жителей микрорайона. Нас у нее трое – я, мои старшая сестра и младший брат. Всех надо было кормить.

И я пришла сюда не спасать художников, но делать с ними общее дело. Взаимовыгодное. Я не могу всех накормить, напоить. Если я увлекаюсь, на помощь приходит горячо любимый супруг, включает холодную голову и говорит: «Это деньги, они работают вот так».

– Какие у вас планы и когда вы выйдете на самоокупаемость?

– У меня запланированы смежные мероприятия, которые будут приносить доход. Сейчас, например, идут мастер-классы по керамике. Мы на стадии разработки детских программ – вместе с психологом подбираем мероприятия под разные возрасты. Хочу, чтоб у нас было как в музее Жоана Миро в Барселоне, где искусство делают доступным даже для малышей, которые едва ходить научились. С учетом этих проектов окупаемость в моей идеальной картине мира займет год. При том, что я полностью меняю здесь всю структуру, мы уйдем на каникулы летом и выставочную деятельность начнем с сентября. Будем заниматься продвижением художников, помогать им выйти в большой мир.

150 150 Nefti.net
Вводите запрос здесь