С начала СВО разработчику и производителю газотурбинных двигателей и энергоагрегатов потоком идут заказы на спецпродукцию, а после введения санкций – еще и на гражданские изделия. Предприятие увеличивает объемы производства, мобилизует собственные ресурсы, ведет набор специалистов и одновременно выполняет задачи как Министерства обороны, так и российских предприятий гражданского сектора российской промышленности.
Смотрим на частном примере, что стоит за словами Владимира Путина: «Мы кратно повысили наш экономический суверенитет», и говорим о науке, бизнес-формате СКБ и возрождении с генеральным директором специального конструкторского бюро «Турбина» Эдуардом Баженовым.
– В свое время была советская конструкторская школа. А российская существует? Если да – то какая она?
– Существует, и, по моему мнению, наука сейчас сильнее привязана к практике, чем в СССР. Когда-то я попал на кафедру военно-гусеничных машин в Курганский машиностроительный институт и благодарен судьбе за это. Мне дали сильную теоретическую подготовку, без которой пройти путь от инженера-конструктора до директора предприятия я бы не смог. По сравнению с прошлым российская конструкторская школа потеряла в уровне современных фундаментальных исследований, зато приобрела черты прагматичности. Она больше ориентирована на производство и конечный продукт. Но Президент поставил задачу нарастить фундаментальную науку, и то, что сейчас происходит, похоже на возрождение. Лет через пять, по моей оценке, мы все-таки выйдем на новый качественный мировой уровень, окончательно преодолеем негативные результаты падения, случившегося в девяностых, когда наука фактически была лишена инвестиций в развитие фундаментальных направлений исследований.
– Все равно заниматься наукой позволит себе не каждое предприятие. Это же денег стоит.
– Да, в чем и дело, к сожалению. В пяти буквах, НИОКР, первые две – научно-исследовательские работы, поиск прорывных решений, технологий. В ближайшей перспективе они не выльются в продукт, который можно продать, но без этих заделов ничего конкурентоспособного, перспективного, инновационного ты не создашь. Нельзя получить что-то принципиально новое из известных, существующих компонентов.
– Ваше предприятие входит в холдинг «Высокоточные комплексы», а через него – в ГК «Ростех». Кому, как не крупной Государственной корпорации, поддерживать научно-исследовательские работы. У вас эти первые две буквы «НИ» есть?
– Наши молодые специалисты занимаются не только опытно-конструкторской работой, но еще и моделированием процессов в газотурбинном двигателе, исследованиями в своей области. Плюс мы поддерживаем тех, кто получает высшее образование и занимается научной деятельностью. Олег Машков и Андрей Мартынов, руководители подразделений СКБ, можно сказать, входят в элиту, в немногочисленную группу людей, которые в России ведут расчеты моделей и проектируют турбокомпрессоры для дизельных и газопоршневых двигателей. Федеральной поддержки научно-исследовательских работ в текущих разработках пока нет, но Фонд развития промышленности Челябинской области планирует в этом году возместить ранее понесенные затраты на ОКР, а также наш акционер ГК «Ростех» в рамках бюджета позволяет нам выделять ресурсы из собственных средств. На 2023 год это больше трехсот миллионов: тут и заработная плата конструкторов, и стоимость испытаний, и изготовление образцов. Кроме того, сейчас Госкорпорация составляет программу развития до 2035 года. Когда ее примут, на инновации, нужные холдингу, появятся дополнительные целевые инвестиции.
– И какие проекты вы сможете реализовать?
– Если говорить о наших традиционных разработках, мы планируем создавать наземные газотурбинные агрегаты с увеличенной мощностью. Сейчас она достигает 100 киловатт. Следующая задача – получить машину до 500 киловатт и с КПД на 70 % выше существующего. Таких на рынке дефицит, поскольку американские и другие производители прекратили поставки в Россию. Мы пытаемся занять нишу внутри страны, чтобы потом идти в СНГ и дальше за рубеж. Надеемся, будем конкурировать с ведущими мировыми производителями. Турбостроение для дизельных двигателей – очень актуальная задача. На фоне отказа от поставок в Россию европейских компаний наше предприятие осуществляет как опытно- конструкторские работы, так и серийные поставки по импортозамещению. Контрактами подтверждены заказы турбокомпрессоров на сумму более двух миллиардов рублей.
Еще у нас есть программа развития газотурбинных вспомогательных силовых установок. И последнее направление – малогабаритные турбореактивные двигатели для беспилотных летательных аппаратов и малой авиации. В эти стороны мы тоже постепенно двигаемся.
– А вообще, главный продукт СКБ – это собственно продукт или интеллектуальные решения?
– Я бы сказал, что нас нельзя рассматривать как исключительно конструкторское бюро. Мы – единый научно-производственный комплекс, то есть и разрабатываем, и производим газотурбинные машины малой мощности и турбокомпрессоры для двигателей мощностью свыше 1 000 киловатт. Предприятий такого профиля и специализации в России нет. Существуют отдельные КБ, но тоже одно-два. Находятся производители, кто собирает агрегаты из китайских компонентов. Мы же делаем сразу два дела. Для этого есть ведущие специалисты в области проектирования и расчетов, что очень важно, ведь это основа любой разработки. И еще мы имеем производственную базу полного цикла: заготовительное производство, литейное и механообрабатывающее производство, сборочный и испытательный корпус, благодаря чему возможно серийное производство разработанных нами изделий. Тут же еще вопрос в том, как обеспечить качество. Вращающиеся части газотурбинных машин совершают тысячу оборотов в секунду. Подобное сложно представить обычному человеку – нагрузки предельные. И мы должны спроектировать и создать агрегат, который будет работать длительное время, причем безопасно и эффективно. Поэтому у нас ответственные детали проходят стопроцентный лабораторный контроль на сложнейшем оборудовании: это и проверка рентгеном, и разрушающими способами контроля…
– Насколько знаю, во времена Советского Союза функционал четко распределялся. Конструкторские бюро создавали опытные образцы и документацию, а серийным производством занимались уже предприятия. Сейчас эта схема уже нерабочая?
– Она была совсем нерабочей в начале двухтысячных. Хотя я видел единичные примеры, в которых бюро обладало востребованной на рынке документацией и отдавало ее заинтересованным производителям. Взамен получало роялти или платежи за использование и сопровождение серийной документации, обеспечивая свое существование. Но другие конструкторские бюро просто умерли. Доходы от реализации серийной продукции головные производители забирали себе и не считали нужным делиться с разработчиком. Сейчас ситуация изменилась. Мы видим, как возрождаются инжиниринговые центры. Они заняты только разработкой, апробированием новых технологий и передают их дальше, на сторону. Сказать, что такая «форма жизни» окажется эффективной для всех, я не могу. Свою стратегию мы уже выбрали и с производством не расстанемся. Но так как наши расчетчики обладают уникальными компетенциями, инженерные заказы из внешнего мира тоже поступают. Для компании из Татарстана мы планируем выполнить как раз такой и деньги получим за проектный расчет продукта, который не собираемся производить у себя. Это в полном смысле научно-практическая работа.
– А с фундаментальной наукой вы в связке действуете или нет?
– Есть два вуза, чьими ресурсами мы пользуемся: Южно-Уральский госуниверситет и Уфимский государственный авиационный технологический. Они делают нам определенные виды расчетов. С Уфой, например, сотрудничаем в области электрооборудования для агрегатов и ищем новые технологии и материалы, способные обеспечить изделиям большую стойкость. Но основной объем работ мы все-таки проводим у себя, стараемся выращивать собственные кадры. Университеты нужны нам для фундаментальных вещей и обеспечения реализации перспективных прорывных разработок.
– Насколько важно это сотрудничество? Или оно носит номинальный характер?
– Нет, очень важно. Более того, наши специалисты входят в комиссии, которые принимают госэкзамены у студентов.
– Расскажите, а как за двадцать лет изменились требования к конструкторским разработкам?
– В нашей области они серьезно ужесточились. В СССР были свои устойчивые стандарты, которые в девяностых, пока шел переходный период, фактически утратили свою актуальность. Такого требования, как, например, «управление агрегатом по линии беспроводной связи», просто не существовало. Но с 2019 года мы чувствуем, как происходит массовый пересмотр стандартов качества. С тех пор требования только растут. Изделия приходится испытывать на все возможные факторы внешнего воздействия: это работа при минус и плюс 50–60 градусах, в условиях высокогорья, под проливным дождем, в агрессивной среде с имитацией морского климата, под ударными нагрузками, когда агрегат подвергается разным видам вибрации. И он должен не просто выдержать, а стабильно работать и выдавать напряжение, силу тока и мощность, на которые рассчитывает потребитель. Поэтому конструкторам приходится непросто. В то же время продукты становятся более конкурентоспособными даже в сравнении с зарубежными поставщиками.
– А вы сохраняете курс на гражданскую продукцию?
– Это одна из ключевых задач развития, которую ставят наш холдинг и Госкорпорация «Ростех». К 2025 году на нее должно приходиться до 50 % объема выпускаемой продукции.
– А сколько сейчас?
– По итогам прошлого года – более 10 %. Но нам удалось испытать новые типы турбокомпрессоров и заключить контракты на 2023–2024 годы. С ними доля гражданской продукции вырастет до трети. Сейчас при поддержке Фонда развития промышленности мы покупаем оборудование, чтобы обеспечить нужные объемы серийного производства.
– А гособоронзаказ? Сколько вы выполнили в 2022-м и сколько ждут от вас в этом?
– Цифры озвучивать не буду, но скажу, что текущая ситуация серьезно на нас влияет. Приходится много ремонтировать и восстанавливать ранее выпущенную технику, объемы выросли в пять-шесть раз. Ребята находятся в командировках 200–240 дней в году, у них графики расписаны вперед. По новым изделиям все зависит от вида: что-то заказывают меньше, по другим наименованиям пятикратный рост. Мы ведь производим не один, не два – более пятнадцати видов агрегатов. И серьезно увеличилась трудоемкость, доля того, что делаем сами, – больше чем на 40 %. Поэтому мы и персонал набираем, и оборудование покупаем, и вводим трехсменный режим работы.
– Как вам удается совмещать? По моим наблюдениям, когда предприятие работает на гособоронзаказ, ответственность за невыполнение очень высока. Гражданскую продукцию задвигают на второй план, направлением занимаются не системно, и оно теряет конкурентоспособность. У вас есть уверенность, что и гособоронзаказ, и «гражданку» вы сможете тянуть одинаково эффективно?
– Да, безусловно, появляются сложности, и они ложатся на плечи менеджмента. Сейчас поле возможностей огромно. Буквально каждый день нам предлагают участвовать в освоении продукции в очередной сфере промышленности. Раньше все приобретали за рубежом, а теперь возник дефицит. Здесь нужно иметь трезвую голову…
– Ну, то есть не порвать штаны, пытаясь бежать в разные стороны. Вы это имеете в виду?
– Да-да. Чтобы так не случилось, мы модернизируем производство, образовали свою конструкторскую группу для гражданского направления, выделили отдельные сборочные площади, определили для себя надежных партнеров по технологической оснастке. Понятно, что в механической обработке, в литейном производстве изделия традиционной и гражданской номенклатуры будут идти параллельно, никуда не денешься. Чем придется жертвовать – очевидно. Зато в остальном можно подстраховаться. И конечно, важно создать на предприятии коллектив единомышленников, которые эти новые задачи способны выполнить. Еще даже в 2021 году мы не планировали нанимать персонал – у нас работали меньше тысячи человек. А с середины 2022-го активно набираем людей на рабочие и инженерно-технические специальности. Наша стратегия – оставить прежним штат экономистов, бухгалтеров, а технологические, конструкторские и производственные службы увеличить на треть. Так мы сократим внутренние потери на инфраструктуру, а с другой стороны – повысим конкурентоспособность предприятия, в том числе как работодатель. Для этого многое делается. К декабрю наша средняя заработная плата составила уже более семидесяти тысяч рублей.
– На сколько она выросла?
– На 20–25 %. По отдельным категориям – вообще в два раза, потому что здесь надо ориентироваться на рынок. Сегодня, если не платить токарю или наладчику станков сто тысяч рублей, мы рискуем его потерять. В то же время понятно, что зарплата не может расти бесконечно, она должна зарабатываться. И мы стремимся с помощью технологий и оптимизации позволить основному персоналу получать больше – и вместе с тем сдерживать рост себестоимости конечного продукта.
– У вас это получается?
– Пока да, ежегодно. Над этим работают технологи. Служба безопасности взаимодействует со снабжением, чтобы закупки материалов, оборудования, комплектующих происходили по оптимальной цене, но не в ущерб качеству. Без этого сегодня никак.
– Кто главные потребители гражданской продукции?
– Это партнеры, которые идут даже на инвестирование наших опытных работ: Уральский дизель-моторный завод из Группы «Синара», производители дизельных двигателей компаний Группы «Трансмашхолдинг», концерн «Алмаз-Антей». И мы развиваем хорошие, добрососедские отношения с Челябинским тракторным заводом. Он вроде бы находится от нас буквально через дорогу, но почему-то раньше мы особо не взаимодействовали. В этом году поставки на ЧТЗ вырастут в десятки раз.
– С кем вы конкурируете? Вообще, конкуренты после начала санкций у вас остались?
– Если бы их не было, это было бы что-то из ряда вон. В России таких компаний немного. Для примера: по турбокомпрессорам их всего три, но это сильные специализированные компании. Мы хотим отвоевать у них долю внутреннего рынка, которая бы нас устраивала. По турбокомпрессорам для дизельных двигателей большой мощности – это 30–50 %.
– А в чем ваше преимущество перед другими?
– Как раз в сочетании компетенций в разработках и возможности оценивать их эффективность еще на стадии создания. Когда конструктор не помнит об экономике, велик риск, что изделие в итоге нельзя будет производить без убытка. Мы же оцениваем работу всего коллектива, в том числе КБ, по тому, удалось ли предприятию реализовать продукцию. Это влияет на заработную плату каждого специалиста.
– Насколько требования к гражданской и военной продукции разнятся?
– Я бы сказал, что запросы к качеству и технологиям гражданской продукции (по крайней мере, в нашей области) в чем-то даже превосходят военные. Тот рынок – мировой, поэтому вопрос эффективности стоит остро. У продукции для оборонки сохраняется своя специфика, технические требования и принципы проектирования иные. Перестроить голову разработчика, который всегда создавал военный продукт, а теперь должен сделать гражданский, под иные задачи, бывает сложно.
– Трудно ломать мышление, да?
– Как в анекдоте: что бы ни делали, получается танк. Поэтому мы привлекаем в СКБ специалистов из гражданской сферы, чтобы происходил взаимообмен компетенциями. Здесь все непросто, вперед выступает личностный фактор. А в наших силах – создать людям такие условия труда, чтобы они могли качественно творить. Потому что конструктор все равно что художник и многое определяет.
– Вы были зависимы от иностранных компонентов и оборудования?
– От оборудования – конечно. В двухтысячных, к сожалению, все уже перешли на импортное, в том числе мы. Сейчас в России вернулись к идее, что надо обеспечивать себя самим. Мы разместили в начале года заказ на несколько станков. Из них два мощных, для обработки крупногабаритных деталей – уже российские. Третий – до сих пор азиатский, а четвертый, шлифовальный, наполовину состоит из заграничных компонентов. Поэтому – да, рынок диверсифицируется, но процесс только идет. А пока мы делаем все, чтобы уменьшить зависимость: переходим на местные компоненты, покупаем запчасти впрок. Как раз в военной продукции отечественные материалы применялись традиционно, поэтому жесткой ломки не было. А вот в гражданской компонентная база оставалась иностранной, и она нас устраивала. Поэтому мы сохранили ее в минимальных объемах и только от дружественных стран. Я уверен, что это временно. Министерство промышленности сейчас поддерживает развитие электронной компонентной базы, и через несколько лет мы увидим результат. С другой стороны, теперь и нам надо изготавливать компоненты для иностранного газотурбинного оборудования. Тоже интересная сфера.
– Иностранного – это какого?
– Американского. Те же «Газпром», «Роснефть» покупали у США серийные агрегаты, и сейчас из-за внешней ситуации их необходимо ремонтировать самим. Мы уже провели несколько работ, отдельные детали собираемся изготавливать. С одной компанией заключаем договор на обслуживание и восстановление энергетических установок. Это направление дает не только дополнительные объемы. Мы же берем реальные образцы изделий. Конструкторы и технологи разбирают их, оценивают, проводят реинжиниринг – и набираются технологического опыта. Тем же в свое время занимались и сейчас успешно занимаются в Китае и в результате создают похожий на образец, но свой продукт. А главное – у них появляется персонал с компетенциями в нужных областях, и он способен двигаться дальше, к следующим задачам. Поэтому надо этот подход использовать. Он ведет коротким путем к новым знаниям и навыкам.
– В какие страны вы делали поставки до санкций?
– Понимаете, задача прямого экспорта нами прежде не ставилась. Все-таки мы производим компоненты и являемся только соисполнителями у головных потребителей. А стран, где применяют изделия с нашим участием, много. Больше всего – в Юго-Восточной Азии, потом в СНГ. Есть и некоторые европейские страны.
– Как вы оцениваете для себя перспективность азиатского и ближневосточного рынка, с которым стремится сейчас развивать партнерство Россия?
– Ну, мое мнение, что никто эти рынки нам просто так не подарит. В любом случае будет конкуренция с компаниями из самих этих стран, из Европы, Америки. Более того, сейчас все государства, особенно азиатские, да и Ближнего Востока не стремятся покупать готовый продукт. Ты должен разместить там производство, хотя бы какие-то стадии. И в принципе мы к этому готовы.
– То есть вы для себя рассматриваете это как сценарий будущего?
– Даже как единственный и, наверное, наиболее приемлемый вариант продвижения продуктов на названных территориях.
– При каких условиях Россия сможет достичь технологического суверенитета? Очень легко сказать: «Связка науки и бизнеса». Но вот сейчас что должно произойти, чтобы мы не наблюдали точечные взаимодействия, а чтобы «машина поехала»?
– Мое мнение, что технологический суверенитет абсолютно во всем нам не нужен. Да его и не достичь, наверное. Но в областях, на которые Россия делает ставки и планирует присутствовать на мировом рынке как серьезный игрок, он, конечно, необходим. Мы пытаемся прийти к нему сейчас за счет инвестирования в фундаментальную науку, в федеральные программы развития. Один из ярких примеров – возрождение авиационной отрасли. Государство ведь вложило средства в разработку новых двигателей для самолетов. (Это даже помогло нашему СКБ: появилось предложение производить компоненты в сотрудничестве с Уральским заводом гражданской авиации.) А теперь сотни миллиардов рублей направили на создание производственно-сборочных комплексов. Тут же появляются конструкторские бюро, инжиниринговые центры, завязанные на компоненты авиации, финансируется развитие производства комплектующих для самолетов. Такой комплексный подход позволит возродить целую отрасль промышленности.
– Сколько лет должно пройти, чтобы обычный человек, покупая авиабилет, не избегал попадать на Sukhoi Superjet?
– Мне, кстати, кажется, что это вполне удобный региональный самолет. Просто экономически данная модель вместимости салона и себестоимости эксплуатации не очень подходит для полетов на дальние российские расстояния в сравнении с иностранными аналогами. А потребитель перестанет обращать внимание на название, когда пройдет долгий безаварийный период. Это вопрос не столько техники, сколько системы обеспечения жизненного цикла самолета на всех этапах. И это реально, как только парк Sukhoi Superjet в эксплуатации составит сотни самолетов.
– Сколько лет вы на это даете?
– Исходя из того, какая задача поставлена Президентом и что реализует Минпромторг, к 2030 году мы точно уже будем летать по большей части на наших самолетах. А массовый переход начнется в 2025-м, появятся малые самолеты Уральского завода гражданской авиации. Мы же сейчас делаем замену Ан-2, который раньше курсировал между районными центрами. Все это возрождается, и хорошо.
– Можно вот к этой точке всеобщего благоденствия прийти без участия государства?
– Я считаю, сегодня это невозможно ни в России, ни в любой другой стране.
– Без государственных денег?
– Да, потому что государство – крупнейший инвестор. Вопрос только в том, насколько эффективно будут вложены средства. В том же Китае существуют государственное финансирование и льготы, бизнесу помогают во всем, да и жесткая ответственность встречная перед государством влияет на результат. Посмотрите, как государственные структуры США оберегают и лоббируют интересы американских компаний. Государственная политика в отношении бизнеса во многом определяет скорость его развития на территориях того или иного государства.