В середине лета в российском шоу-бизнесе разгорелся нешуточный скандал, который таблоиды шуточно окрестили как «сиськин бунт». Певицы Слава (Анастасия Сланевская) и Любовь Успенская обвинили стремительно взошедшего на Олимп Тимура Хайдарова, звезду пластической хирургии, в некачественно выполненных операциях.
За обвиняемого вступились другие селебрити, немногочисленные ряды которых возглавил один из главных борцов за молодость и красоту нашего тысячелетия Филипп Киркоров. Славу и Успенскую поддержали порядка пяти десятков тех, что сочли себя пострадавшими.
Разбираться в конфликте я отправилась к гуру пластической и реконструктивной хирургии, пророку в своем Отечестве, доктору медицинских наук, профессору Александру Пухову. И, чтобы два раза не вставать, мы обсудили другие не менее интересные вопросы. Но сначала немного цифр.
Количество пластических операций из года в год продолжает расти. По данным Европейского медицинского центра, спрос на красоту по сравнению с 2022 годом вырос на 7 %. В топ-3 процедур за первое полугодие 2023-го вошли блефаропластика (23 %), липофилинг (17 %) и лифтинг лица (15 %). Грудь чаще всего оперируют в Испании – это 42,6 % от всех эстетических операций, проводимых в стране. Индия и США – страны – лидеры по проведению липосакции (23,5 и 20 % соответственно).
В России с 2019 года рынок пластической хирургии находился в состоянии постоянной турбулентности. Начало этому процессу было положено после требования Минздрава оснастить клиники пластической хирургии современным диагностическим и реанимационным оборудованием. Для этого были необходимы серьезные финансовые вливания. Тогда рынок продемонстрировал беспрецедентное сокращение на 50 %. Затем последовала пандемия, урезавшая в 2020 году доходы клиник еще на 5–7 %. Однако к началу 2021-го произошло заметное оживление, и с тех пор, несмотря на все геополитические и экономические проблемы, идет планомерный рост. Причем намного более высокими темпами, чем до начала пандемии.
Если в 2016–2019 годах рост колебался в диапазоне от 5 до 12 % в год, то после 2021-го рынок ежегодно увеличивался примерно на треть. В частности, два года назад объем санкт-петербургского рынка эстетической пластической хирургии составлял порядка двух миллиардов рублей. Сегодня, по оценке некоторых специалистов отрасли, он превысил отметку в четыре миллиарда, а к концу года достигнет шести миллиардов.
Сколько из этих денег было потрачено впустую, сказать сложно, потому что объективных критериев «успешно/неуспешно» в этой отрасли медицины нет. Оценка проведенной операции у доктора и пациента может кардинально отличаться, потому что зависит от эстетических предпочтений того и другого, разница в которых точно сформулирована героем Островского: «Тетенька, у всякого свой вкус: один любит арбуз, а другой – свиной хрящик». Кроме того, жизненно важно, совпал ли результат с ожиданиями пациента, что тоже редко поддается математическому анализу.
– Не знаю, насколько верны цифры, которые вы нашли, – с ходу ставит под сомнение статистику Пухов, – но 95 % всех эстетических операций, которые делаются в России, делаются в частных клиниках. Которые, в свою очередь, живут своей жизнью, не подчиняются никакому Минздраву и не предоставляют информацию о своей деятельности.
Что касается нас, выручка действительно растет, к концу года она должна составить десять миллионов. Сколько процентов это составляет от челябинского рынка эстетической хирургии, сказать не берусь, но, думаю, не меньше четверти. Доля недовольных клиентов у нас тоже есть, без этого не бывает, но она небольшая, не больше двух процентов, и, смею вас уверить, объективных причин для недовольства ни в одном из случаев я не вижу. Наверное, этим объясняется тот факт, что никто их наших пациентов не пошел отстаивать свои интересы в суде так, как это сделали Слава и Любовь Успенская.
– Вы думаете, они правы?
– Сказать сложно. Чтобы выступать с экспертизой, надо знакомиться с материалами дела, смотреть, как было до, что случилось в ходе реабилитации и какие факторы сопровождали этот процесс. Ну и, конечно, надо видеть, что стало результатом хирургического вмешательства. Я заглядывал к нему в соцсети, было любопытно. Но ничего из сферы профессиональных интересов там не увидел, только демонстрация своего финансового положения: дом, машина, глубоководная рыбалка… Обычно хирурги делятся другим – результатами операций, материалами конференций. Сейчас очень много таких блогеров-хирургов появилось. Молодые, красивые, успешные, они делают небольшое количество операций, но очень хорошо продвигают себя. Для этого они бесплатно оперируют двоих-троих так называемых инфлюэнсеров, имеющих обширную аудиторию, те, в свою очередь, начинают раскручивать их. Так в информационном пространстве появляется много шума из ничего. И все бы хорошо, если бы не было осложнений. Ко мне нередко обращаются журналисты с просьбой прокомментировать ту или иную неудачу моих коллег. Я отказываюсь обычно, потому что не знаю деталей, а это самое главное во врачебном деле. Но могу дать совет: бойтесь стремительно взошедших на небосклон звезд. Хирургия – это не шахматы. Здесь гениев нет. Хирургия – это ремесло. Это труд, которым надо заниматься десятки лет, прежде чем стать настоящим профессионалом. Надо оперировать, ассистировать, смотреть, общаться с коллегами, ездить на съезды, выступать с докладами, заниматься научной деятельностью. Я не видел этого молодого человека на конференциях, не читал о нем в научных журналах. Он неизвестен в научных кругах, зато его хорошо знают подписчики запрещенной в России социальной сети. С точки зрения краткосрочного маркетинга он, наверное, выбрал неплохую стратегию. Но для игры вдолгую она не сработала. За пять-семь лет настоящим хирургом не стать. Можно научиться неплохо делать две-три операции, но этого недостаточно. Мне кажется, здесь классический случай, когда слава опередила профессиональный рост.
Конгрессы и конференции, марафоны и мастер-классы – ивентов разного качества по уровню организации и степени профессионализма хедлайнеров – Всемирная сеть предлагает множество. Киото и Вена, Нью-Йорк и Мюнхен, Лион и Барселона… И везде примерно одно и то же: решение задач ринопластики (удаление горбинки, сужение кончика носа)… Круговая блефаропластика с броулифтом… Эндоскопический лифтинг лица… Липофилинг, липосакция, липоскульптура… Омоложение или бьютификация для пациентки 40+… Или вот еще: «Впервые в России в рамках конгресса прошел уникальный авторский кадавер-курс в анатомическом театре «Структурная ринопластика» от ринопласта с мировым именем!».
Мне уже много лет, Лена. Я удаляю горбинки, вздергиваю и сужаю кончики носов без малого четыре десятилетия. Что значит «впервые в России»? А чем мы занимались до этого? Мы делали структурную ринопластику, когда ринопласт с мировым именем еще высморкаться самостоятельно не мог. И мало что нового можно мне рассказать по этому и подобным вопросам. Я, конечно, продолжаю ездить по конференциям, но то, что интересно молодым врачам, мне уже абсолютно неинтересно. Мне неинтересно смотреть, как было до и как стало после… Мне неинтересно слушать, кто и куда поставил такой-то протез… Я выбираю секции, где речь идет о реконструктивной хирургии. Где можно послушать доклады об осложнениях: о лечении, допустим, нагноений или капсуляции протеза, или о его смещении… Вот такие кейсы мне интересны.
– А у вас такие случаи бывают?
– Редко, но бывают. Каждый организм уникален, и как он поведет он себя в послеоперационный период, не может сказать ни один врач. И потому надо быть готовым ко всему. Время больших открытий в пластической хирургии уже прошло. Раньше не было липосакции, и – раз! – она появилась. И все с ума посходили. И мы были первыми, кто начинал ее делать. Потом первыми начали тянуть золотые нити. Потом делать ультразвуковую липосакцию. Потом абдоминопластику. Сейчас таких революционных прорывов уже нет. И вряд ли они будут. И задача хирурга – не поразить новыми методами, а отточить свое мастерство, точность, филигранность операции, свести на нет риски осложнений.
– А вы делитесь опытом? Выступаете с докладами?
– Да, в прошлом году у нас был интересный кейс, и мы выступали с докладом по этой теме. Помнишь, давно, лет двадцать назад, чтобы не ставить протезы, в грудь, ноги, попу вводили гель. Я этого не делал, потому что много общался с коллегами из-за рубежа, и они меня предупреждали: «Саша, не увлекайся, мы это уже прошли, это плохо закончится». И на самом деле, сейчас идут пациенты с осложнениями, у них образуются нагноения, а потом открываются свищи. И никто их не берет, потому что никто не знает, что с этим делать. Мы знаем. И охотно делимся опытом. Вот буквально сейчас в отделении лежит пациентка, очень красивая женщина, прямо звезда. Двадцать лет назад она ввела этот полиакриламидный гель в ноги, а сегодня мы его убираем, потому что он сбился в комки, ей стало трудно ходить.
– А можно ли избежать рисков совсем?
– Любая операция несет в себе риски. Дорогу переходить тоже рискованно. А если верить классику, лучше вообще не выходить из комнаты, не совершать ошибку. Задача врача и пациента – соотнести вероятность риска с тем, насколько изменится жизнь человека после операции.
Телевизионный проект «Хочу к Пухову» – как раз об этом. Его герои – люди сильные, смелые духом, которые прошли через многие испытания и не боятся рассказать об этом. «Более пятисот южноуральцев бились за право попасть на операционный стол к знаменитому пластическому хирургу, чтобы навсегда изменить свою жизнь. И вот профессор сделал свой выбор», – так создатели цикла начинают каждую новую серию. Всего их десять. Десять передач. Десять судеб. Десять уникальных историй.
– Я выбирал героев, руководствуясь следующими соображениями: во-первых, через что человек прошел, насколько он был целеустремлен и отважен, насколько ему важна эта операция и, не буду скрывать, насколько этот случай интересен мне как хирургу. Эта история отчасти рекламная, но и социальная тоже. Каждая из проведенных операций для пациента бесплатна, но при этом довольно сложна и стоит весьма недешево. Мне хотелось, чтобы такую возможность получили самые достойные. Не в том смысле, что оставшиеся 490 недостойны нашего внимания. А в том, что каждый из выбранного десятка сделал чуть больше, чем остальные. Больше преодолел, больше смог. И мне больше захотелось ему помочь.
– Кто они, эти люди?
– Они очень разные. На первый взгляд – самые обычные. Но у каждого – очень сильный характер. Вот, например, Владимир. Поздний ребенок, материнская любовь к которому вылилась в маниакальное желание повкуснее и поплотнее накормить быстрыми углеводами. В результате нарушение пищевого поведения и ожирение. К началу третьего десятка, когда стрелка весов приблизилась к отметке 170 килограммов, Владимир принял волевое решение. Он отказался от сладкого, мучного, жирного, соленого и копченого и начал бегать. Десятки километров ежедневно и строгая диета сделали свое дело. За десять месяцев он похудел на 93 килограмма.
– Казалось бы, можно радоваться, но повисшая после потери лишнего жира кожа мешала?
– Именно так. Меня зацепила эта история, я слышал о людях, которым удалось так кардинально похудеть, но сам таких не встречал. 93 килограмма! Это заслуживает уважения. И, конечно, помощи. Потому что с таким количеством лишней кожи самостоятельно человек справиться не сможет. Но и жить так тоже нельзя: ни раздеться на пляже, ни закрутить роман с девушкой, потому что мало есть на свете женщин, которые, увидев такое тело, не убежали бы прочь.
Мы решили провести две операции сразу. Маскулинизирующую в области грудной железы: там мы удалили избыток ткани, который образовался после потери веса, и сформировали мужскую грудь. Для этого раскроили, иссекли и удалили складку кожи (порядка десяти сантиметров), перенесли на место сосково-ареолярный комплекс, наложили аккуратные швы и закрепили все бандажом. И вторая операция – абдоминопластика, удаление лишних тканей на животе. Для этого мы сначала провели липосакцию, откачав 700 граммов жира, а потом раскроили, иссекли и удалили фартук – семнадцатисантиметровый лоскут кожи. В паховой зоне у нас получился ровный, красивый шов, мы расположили его ниже линии нижнего белья, чтобы он не причинял неудобств до тех пор, пока не побелеет, а со временем и вовсе перестанет быть заметным. Операция была сложной, в ней принимали участие пять докторов и три медицинские сестры. И даже в таком составе нам потребовалось больше пяти часов, чтобы не просто натянуть ткани, но и соединить сосуды и наладить кровоснабжение, чтобы сосок не потерял чувствительность. Не каждая клиника способна на вмешательства такого объема и сложности. В одиночку подобную операцию выполнить сложно, не всякий хирург выдержит десять часов напряженной работы, да и для пациента десятичасовая манипуляция под наркозом – не есть хорошо.
– Вы довольны результатом?
– Да, операция прошла успешно, но это промежуточный результат. Итог мы увидим не раньше чем через полгода, и зависит он от того, как пациент будет себя вести в послеоперационный период. Я всегда говорю, что удачно проведенная операция – это только половина успеха, важно, как человек будет выполнять рекомендации врача, когда уйдет из клиники. Важны его настроение, умение взять себя в руки. Но во Владимире я не сомневаюсь. Он очень волевой и, что немаловажно, адекватный молодой человек.
– По интонации понимаю, что бывают и другие?
– К сожалению, да. «Доктор, а почему у меня швы красные? А почему отек?» Да потому, что прошла всего одна неделя, и нужно набраться терпения. Послеоперационный период – самый сложный, мне легче провести многочасовую операцию, чем пройти вместе с некоторыми пациентами месяцы после нее.
Я слушаю профессора и мысленно с ним соглашаюсь: пациент под наркозом действительно более удобен, чем без него. Своими страхами, ожиданиями и представлениями о прекрасном он часто создает эмоциональный фон, которого нет у скульптора, когда он работает с камнем. И этим работа пластического хирурга отличается от работы художника. «Доктор, я потратила деньги, время и здоровье, чтобы мужчины стали обращать на меня внимание. А они как не смотрели мне вслед, так и не смотрят». Ну что тут скажешь? Даем слово доктору.
– Пластическая хирургия не меняет лицо человека – она избавляет его от проблем: от мешков, от грыж, от морщин, от провисаний кожи, от того, что стало результатом старения или травм. Мы можем открыть глаза, убрать брыли и второй подбородок, можем кривой нос сделать прямым, сузить или вздернуть его кончик. Но мы не можем слепить из вас Анджелину Джоли или Брэда Питта. Не можем зажечь в ваших глазах огонь, который так привлекает противоположный пол. Нужно понимать, что, даже если человек говорит вам, что разлюбил из-за недостатков внешности, это отговорка. Это значит, что он не любил вас никогда. И никогда не полюбит, каким бы ни были ваши лицо, грудь или попа.
– Не проще ли отказываться от таких пациентов?
– Проще, но об истинных мотивах, которые привели человека на операционный стол, мы узнаем только после того, как операция уже выполнена. Я всегда говорю: не ложитесь на операционный стол для партнера, меняйтесь только для себя.
– Какой должна быть реакция на идеально выполненную операцию?
– Реакция на идеально сделанную операцию будет такой: «Как хорошо вы выглядите – отдохнули, посвежели, помолодели!» А не: «О, как вас хорошо натянули». Для этого я прошу принести фотографии, сделанные лет десять назад. Именно они, а не фотографии Моники Беллуччи, должны стать для нас ориентиром.
Пластическая хирургия – единственная отрасль медицины, где больной сам ставит себе диагноз. Никто не приходит к доктору со словами: «У меня перфорация желудка, его содержимое попало в брюшную полость, надо срочно лечить перитонит». Нет, к Пухову приходят с другими формулировками. Его пациенты говорят: «Мне надо сделать нос». И он будет делать им нос. И неважно, нравится ли ему тот, что имеется на данный момент в наличии, или нет. Решает не он. И в этом – основная проблема отрасли. Отсутствие объективных критериев, обозначающих наличие проблемы или ее решение.
– Но вы же можете отказать пациенту, если видите, что он не в адеквате?
– Можем. И делаем это, если его желания выходят за границы разумного. Пришить грудь шестого размера к грудной клетке, объем которой способен вместить только одну из двух, – это очевидный абсурд, и мы объясняем это на пальцах, с сантиметровой лентой в руках уговариваем, увещеваем. Но как предугадать, что результат твоей работы будет оценивать собирательный клиент, то есть все те, кто не посмотрели, не обернулись вслед, кто мог бы стать, но не стал потенциальным женихом твоей пациентки?
– Не кажется ли вам, что единственно правильным решением было бы делать операции по медицинским показаниям? Ведь если взять героев проекта «Хочу к Пухову», там объективно было необходимо ваше вмешательство. И как результат – довольные пациенты. Не так ли случается всегда, когда проблема реальная, а не надуманная?
– Нет, мне так не кажется. Я не берусь судить, в каком случае проблема реальна, а в каком надуманна. Мы ведь не спасаем человека от смерти – мы улучшаем качество жизни. Делаем кривой нос прямым. Лопоухого человека – нормальным. И если кто-то хочет стать похожим на Брэда Питта, если ему это необходимо для того, чтобы быть в ладу с собой, я постараюсь сделать все возможное. Главное, чтобы он хотел меняться для себя, а не для партнера.
За диваном, в котором Пухов принимает посетителей, стоит книжный шкаф. Там среди фолиантов с монографиями на сложные медицинские темы стоит фотография. На ней – ослепительно красивая обнаженная женщина, актриса, звезда сериалов, одна из возлюбленных нашего героя. Он просит не называть ее имени. Я спрашиваю, каков процент ее красоты – заслуга профессора, а сколько было дано от природы.
– Она говорила, что в детстве ей делали нос, была с ним какая-то проблема. А все остальное – свое, природное.
– Вы влюбились в совершенную внешность или в ней было что-то еще?
– Она – очень яркая личность, у нее есть характер. Она играла в театре у Виктюка, там мы и познакомились.
– А всего сколько раз вы влюблялись?
– Много, я не считал))
– Ну, хотя бы порядок – десять или пятьдесят?
– Пятьдесят – это очень много)) Я не такой любвеобильный. Я разборчивый))
– Среди тех, в кого вы влюблялись, были женщины с несовершенной внешностью?
– Были.
– Вы пытались их улучшить?
– Нет, не пытался. Я любил их такими, в каких влюбился. А влюблялся не потому, что у них были красивая грудь или упругая попа. Уж поверьте, этих прелестей в своей жизни я насмотрелся столько, что не дай Бог каждому. И потому глубоко убежден, что никто не выбирает себе пару потому, что приглянулись грудь или попа. Человек привлекает не внешностью, а чем-то другим, что определению не поддается. Жизнь дает тому массу подтверждений. Посмотрите на союзы, в которых один партнер прекрасен внешне, а другой эталонно некрасив. Посмотрите на женщин, которые теряют голову от асоциальных бандитов, у которых, кроме блеска в глазах и драйва, ничего нет – ни во внешности, ни в кармане. Но они едут к ним в тюрьмы, выходят за них замуж, ждут их по десять лет и души в них не чают.
– Так нужно ли тогда делать грудь и попу?
– Еще раз повторю: ради партнера – нет. Ради себя любимой – конечно, если это даст вам удовлетворение и уверенность в своих силах.
– А из ваших пассий были такие, кто просил, чтобы вы сделали им рестайлинг?
– Были.
– И вы делали?
– Да.
– Не было страшно? Все-таки свой, родной человек. Руки не дрожали?
– А чего им дрожать? Я этих операций делаю по несколько каждый день в течение сорока лет. Больше меня их никто не сделал. И зачем все это, если я любимым помочь не смогу? Зачем я столько лет учился? Столько лет оперировал? Я делал операции жене, сестре, родственникам, всем ближайшим друзьям, потому что не готов отдавать их в чужие руки. Риск – да, он есть всегда. Но кто с ним справится лучше, чем я? Своих любимых я не могу доверить никому.